Yours sincerely
Eros' bow has no archer
Icarus still soars above the ground
The moon appears freely but arose to a structure
And our days and nights have been constantly letting me down
This place doesn't move me
Everything just seems to be numbness around
This place doesn't move me
Everything just constantly letting me down

Please complete me
Girl

King Krule — Please Complete Thee

Есть ли ещё недокуренные окурки в пепельнице? Возможно какие-то из них её. В коридоре моя записка валяется с ругательствами в её адрес и поздравлением с днём рождения. 

Когда не остаётся болезненных друзей заводи второго себя, чтобы было кого вытягивать из хуйни. Если долго представлять, что тебя двое, то в какой-то момент вас действительно становится двое. Жить на две головы тяжело. Один я в селе думает о поступлении, поправляется, кажется что-то нащупал, нашёл некоторые цели. Второй я сидит на полу её квартиры, перебирает окурки, руки трясутся, тело тоже потряхивает. Кажется этот умрёт скоро. Не выдержит перегрузок. Делает всё, чтобы умереть наконец. Не из выбора, а из непригодности к существованию. 

Я бы хотел, наверное, чтобы у второго всё было путём с этой девушкой. Всегда больно на неё смотреть. Кричишь, кроешь хуями, иногда поднимаешь руки, иногда бьёшь. Тут же осекаешься, плачешь, извиняешься, обнимаешься. Тут же снова кричишь, кроешь хуями, бьёшь. И снова осекаешься. Но ведь если меня бросили, то виновата очевидно только она за то что бросила, так что правильно, кричи ругайся. Но ведь ты только кричишь, ругаешься и плачешь, а больше ничего не делаешь, удивительно, что она ещё тебя успокаивает, что ещё не выставила тебя с вещами, что ещё с тобой разговаривает почему-то. 

Нужно было хоронить с миром этого парня, не приезжать из села. Постепенно день за днём он бы вымер. Но Ж. попала в больницу напоровшись грудью на пики, когда перелазила через забор. Пришлось ехать к ней. Как-то так выходило, что и до этого приезжал каждые выходные — на день рождения, потом за документами. Каждый раз напивались и было плохо. В этот раз ещё хуже.  

Пока она была в больнице изменил ей. В тот же день, что и приехал, вдобавок на её же постели, вдобавок даже не помню имени той с кем. Казалось, что опыт сей интересен, возможно будет какой-то шарм порока в этом всём, первому возможно даже понравится, всё таки наконец-то хоть от второго отрываешься, слушают твои шуточки, хвалят твой вкус, приятно, будто бы и нет у тебя твоих отношений. Кажется, что ведь они и в самом деле кончились, Ж. то тебя бросила ещё в прошлом месяце. Кажется даже имеешь право на нечто подобное. На секунду перед уходом проходной бабы, правда, пробубнишь что-то под нос в духе «бля, да останься ещё ненадолго», потом одёргиваешься, вспоминаешь, что хуйня это всё. Ничего я не чувствую от измены, потому что даже не считаю за человека ту с кем я это совершил. Ни капли это не помогает себя лучше почувствовать или ещё что-то подобное испытать. Очень сухой опыт, разве что последствия разрушительные. Хотя ты, как и все преступники, в тайне всё равно ожидаешь, что преступление раскроют. И его раскрывают обязательно.

Если не можешь бросить сам (а ты не можешь) расшатывай ситуацию. Вот тебе измена за день до дня рождения, вот тебе скандал очередной, истерика, вот тебе бухалово и истерика с визгами и криками да блевотой себе под ноги, с кучей оскорблений и прочего. Так первый помогает второму умереть — отбирает всякий разум и позволяет ему вылететь наружу. 

Я до сих пор не знаю есть ли возможность чинить поломавшиеся отношения. Т.е когда тебя обнимают и говорят, что не хотят расставаться, или когда спрашивают потом мол что ты сделал для того, чтобы их исправить и всё тако — в этой точке есть ли возможность исправить что-то? Есть, наверное, но в ней я обычно уже ничего не понимаю, не знаю хочу ли я чинить что-то или расставаться, обычно уже два меня есть и мне оба нравятся. 

А выбирать между ними я не знаю как, поэтому делегирую ответственность за это на неё. 

Расставаться мне катастрофически больно. Сам факт того, что меня бросают вызывает во мне панический страх вплоть до тремора в руках и истерики с рёвом навзрыд. Тела я обычно не чувствую, разве что только прикосновения, потому что их тяжелее всего переносить, особенно от неё. Я не понимаю зачем она прикасается ко мне давай тем самым столь желанное, но то самое, что именно она от меня и забирает. Зачем эти прикосновения, если контакта больше не будет, уберите их пожалуйста насовсем, либо не убирайте вовсе. Тут я на неё обычно и кричу, спрашивая зачем она это делает, как спрашивал Никита Моисеенко у его женщины в своё время при мне и Кате. Тогда смешным казалось, сейчас понимаю. Наверное так плачут дети, которых матери оставляют одних. 

Собственно никак иначе, кроме как детское я своё поведение описать и не могу в случае с расставанием. Собственно никакой другой причины и нет в расставании что с К., что с Ж. — только детство которое никуда не отпускает, потому что видимо никогда ты и не вырастаешь, вечно остаёшься пиздюком, потому что все ощущения те же самые. Когда они спрашивают что ты сделал чтобы восстановить отношения я прекрасно знаю, что ничего, что ничего я не делаю вообще, я могу только смотреть на них снизу вверх и надеяться, что они скажут мне что делать, что множество касаний в кокон превратятся и я больше никуда из него не выйду, будто карантин никогда не закончится а я и рад бы был, потому что ненавижу я движение. И потому что один я себя цельным не чувствую. Одно сплошное неистерпимое желание единения. Тем не менее последнее что помню от вчерашней ночи — её лицо и то, что я сказал ей на прощание «Отъебись шалава, блядь», перед тем, как сесть в такси, которое она мне и заказала. Так неистерпимое желание пытается маскироваться, ха-ха.

Она уехала в три часа ночи. Рядом с моей головой на постели лежали её очки и мой телефон, который, как мне казалось, я потерял. На записку она ничего не ответила. В квартире солнечно и тихо. 

Впереди у меня четыре пустых дня в её квартире в ожидании её возвращения