I would like a place I could call my own
Have a conversation on the telephone
Wake up every day that would be a start
I would not complain of my wounded heart

I was upset you see
Almost all the time
You used to be a stranger
Now you are mine

New Order — Regret

В эту субботу мне исполняется 22. В прошлую субботу у меня умерла бабушка. Я узнал об этом после третьего жмж в моей жизни, после довольно громкой и пьяной девочки которой тоже исполнилось 22 в тот день. Я не был особо удивлён, когда узнал об инфаркте, почти сразу понял, что его она не переживёт. Утром попытался теоретизировать произошедшее, сидя на балконе рядом с Ж., которая лежала на полу и читала Улицкую, слушая меня в полуха. Когда я заметил, что вновь лишь теоретизирую вместо того, чтобы погрустить, да меня впрочем никто особо и не слушает, то накатились слёзы, которые я тут же проглотил и вернулся в комнату глядеть в потолок. Вечером нужно было встретиться с сестрой. 

Мы не виделись с ней почти полгода с момента моего увольнения из агентства и вот наконец-то встретились.  Она рассказывала свои семейные истории, о муже, о собаке, о работе, мы медленно пили дешёвое пиво, которое затем выссали у подножья Хаята — дорого отеля рядом с парком Ельцина. Впереди было ещё две бутылки уёбищного шампанского. Чуть позже присоединилась Ж, неловкое молчание за столом прерываемое редкими репликами и неловким смехом. Вдруг вспомнил о бабушке и словил знакомео чувство неумолимости времени, которое старается меня задавить в лучших традициях самых тяжёлых моих ситуаций. В конце недели мне 22 и вот мы сидим с замужней сестрой, с моей около семейной жизнью, такой же скучной, нервной и неудачной, думаем о собаках — существующей у сестры и возможной в будущем у нас с Ж, чтобы заместить желание детей, а если точнее, то невероятную скуку. Коряво выдумываем какие-то планы, которые рушатся тут же не будучи достроенными даже в уме, потому что за ними ничего не стоит. 

Я ловлю себя на том, что возвращаться некуда. У моих воспоминаний и снов о детстве как и о прошлом больше нет оснований — нет старого дома, те родственники, что ещё живы уже не те, женщины которых я любил разбрелись кто куда и я бы не хотел их видеть, друзья что мне были дороги ныне незнакомцы.  Мы сейчас точно такие же, как моя мать в 22, когда мне было два года. Ходим в те же места, делаем те же вещи, также мучаемся от скуки и если ничего не произодёт, то мы так и останемся здесь, умерев вместе с нашими родственниками, воспоминаниями и всем потенциалом, который у нас когда-то был. Смерть бабушки была тригером, который подвёл черту под ностальгией. Возвращаться некуда.

Подумав об этом я заплакал перед сестрой и Ж. прямо в кафе, так что вскоре мы пошли к сестре допивать шампанское. Новая квартира сестры советская, довольно неприятная. Мы включили музыку с телефона и почти молча сидели в телефонах, чуть позже я начал говорить о минусах около семейной жизни и о том, что я не понимаю зачем я это выбрал. Приехала Ж. Вместе с сестрой они стали слушать русскую попсу и танцевать классические пьяные танцы. Я иногда выходил покурить один, чтобы вдохнуть немного воздуха и продолжить на это смотреть. Утром Ж. захотела поехать купаться, так что мы отправились на озеро.

Впервые за лето я покупался, мы прыгнули в холодную илистую воду вместе с Ж, взбодрились. Вокруг было довольно солнечно и красиво. На рассвете Ж. сказала мне, что больше меня не любит. Я не особо удивился, она уже об этом говорила не так давно, может за пару дней до этого, тогда принял легко, т.к я и сам это понимал. Тем не менее эмоционально не удалось справиться, поэтому закатил истерику. Всю дорогу крыл её хуями, извинялся, потом крыл заново. В трамвае устал и просто смотрел в одну точку. Вышел из трамвая не видя ничего из-за накатившихся на глаза слёз, не мог сказать ни слова — чувство было такое же, как было в случае с К. когда я чувствовал, что у меня не было ничего кроме женщины за которую я цеплялся, а она собирается покинуть меня. Почувствовал очередную смерть. 

На утро после этого поехал на похороны. Слёз не было. Брату было тяжелее чем мне, ведь она была ему самым близким человеком, так что я собрался, чтобы поддержать его, да и после смерти отца, смерти ностальгии и своей вчерашней очередной смерти похороны не кажутся такими уж печальными. Ночью мы с братьями отправились на гору, где вспомнили всё, что нас связывало с бабушкой, посмотрели на город где мы выросли и в очередной раз подчеркнули, что возвращаться некуда. 

Следующий день провёл за работой, расклеивал листовки. Был несколько раздражён, что я вновь на самом дне, а также тем, что я сам в этом виноват. Ранее мне всегда удавалось найти виновного, в этот раз же виновных не было, был только я, что не слушал себя, трусил и растворялся в комфорте. Злоба взвинтила меня и я закончил работу за день. Чувствовал себя удовлетворённым тем, что сделал всё по справедливости — проебался и отработал это. 

И вот наконец сегодня мы с братьями отправились в соседнее село на озеро, куда мы в детстве ездили с родителями. Теперь семьи рядом не было, но озеро осталось всё тем же — в воде до сих пор плавает золотая пыльца, которая осталась после золотоискателей, а потому тела блестят на солнце золотом после купания. Вновь испытал то же чувство, что и прежде, думая о том, что возвращаться некуда, сейчас есть только мы, а всё остальное преходящее. В этот раз испытал его без грусти, лишь констатировал. 

Вернувшись с озера решил сделать то, на что не решался 22 года — прийти к семье своего отца. Сомневался я недолго — потребность данная слишком долго вызревала, да и вдобавок понял, что если я не сделаю этого сейчас, то возможно могу уже и никогда этого не сделать. 

Мать моего отца осталось всё тем же чемпионом мира по объятиям. Никто и никогда так крепко меня не обнимал, чтобы скрипели кости и перехватывало дыхание. На улице темнело, дома было душно и несколько неловко — взгляды бабушки и сестры моего отца постоянно смотрели то на меня, то на меня, потому что видели и слышали во мне отца. Я же в свою очередь видел отца в них, особенно в тёте. Карие глаза, печальный и глубокий взгляд, который я каждое утро вижу в зеркале. Я договариваю за ней фразы, она говорит то, что я думаю или только собираюсь сказать. Я чувствовал кровь. 

Я всегда чувствовал в себе отцовскую кровь, возможно даже слишком много её, казалось будто во мне не особо то и оставалось место для материнской. И кровью этой я всегда гордился, как и своей фамилией, несмотря на все обиды, которые остались у моих родственников к отцовской линии. Я всегда знал, что в моей семье никто бы лучше меня не понял, кроме отца. После сестры и брата я не думал, что снова почувствую кровь, мне казалось, что мы последние, однако теперь то я понял, что та самая кровь видимо идёт скорее по отцовской линии, по линии деда — в бабушке это чувствовалось не так остро, хотя и тоже что-то было.

Объяснить что такое наша кровь довольно сложно. Но если бы видели меня, мою сестру, моего отца, его сестру, то вы бы сразу всё поняли. Как я уже писал, первое что бросается в глаза — это печальный и глубокий взгляд, несколько отстранённый, возможно потерянный, но пронизывающий насквозь. Такое же и выражение лица, резкие интеллигентые черты. У вас возникнет некоторое ощущение опасности, некоторая неприязнь, зачастую довольно обоснованная, потому что при взгляде на любого из нас чувствуется затаённая угроза, как от чего-то незнакомого, нездешнего и угроза данная вполне обоснована, ведь у каждого за плечами далеко не самые красивые дела, биографии красивые у всех, как и фотографии. Такое же и мироощущение, острое чувство одиночества, вечная скука от сильной интуиции и логики. И наконец такое же острое чувство собственного правильного, внутреннего правильного, без которого жить невозможно.

Я сижу с ними во дворе, на улице ночь. Чувства странные — я чувствую некоторую опаску, неловкость, но кровь всё же чувствую больше. Вдобавок к этому чувствую то, что я наконец-то снова ощущаю внутренее правильно, хотя мне уже было сложно вспомнить что это. Но что ещё больше меня удивило, так это то, что я впервые за долгое время почувствовал себя собой и вдруг понял, что всегда со мной всё было в порядке. Всю жизнь я отстаивал свою кровь перед матерью, всю жизнь чувствовал себя посторонним в своей семье, думая что я плохой сын, что со мной что-то не так. И вот я наконец-то нашёл и подтвердил самые истоки и основы своего существа и более того, что именно таковым меня и ожидали увидеть, что я вырос именно тем, кем и должен был вырасти, кем не мог не вырасти, что все мои интенции вовсе неслучайны и что я верно слышал себя. 

Попрощались в темноте, они пообещали найти стихи моего отца, чтобы я смог хоть как-то поговорить с ним. Когда я шёл по городу, то включил свой последний альбом и по телу побежали мурашки от того, что я слышу себя, в самом деле слышу себя. Что я снова чувствую внутренее правильно, что я снова хочу идти дальше, забираться ещё выше, узнавать ещё больше, что моя валюта знание, всю жизнь я ради него жил, а моя главная обязанность — это его получение и переработка. Что я хочу уехать из Екатеринбурга дальше, чтобы учиться, что мне снова больше не грустно от того, что кто-то приходит, а кто-то уходит. Что я снова знаю что делать и мне не страшно, не чувствую подвешенности в пустоте. 

Очередная смерть человека, которым я никогда не был и не буду не должна меня беспокоить, как и все смерти моих личин, ведь есть только один я. Подлинное умирание происходит лишь в тех ситуациях, где я пытаюсь об этом забыть. Подлинная храбрость в том, чтобы всю жизнь слышать лишь внутреннее правильно и никогда ему не изменять не смотря на всё, что пытается нарядить тебя в чужой наряд. 

С днём рождения меня.