Мужчины за работой
Душная камера
Так далеки огни города
Судьба моя
Ну пощади меня
Дорого я заплатил, дорого

шляпа шаляпина — мужчины за работой

Одноразовые перчатки «Блеск» на груде тряпья, сваленной в пластиковую зелёную ванну. Душно в комнате, храпят брат и бабушка. За окном светает, а два дня назад мне исполнилось 23.

Отметил достаточно скомкано — рано приехал рано же и напился, а друзья пришли слишком поздно. Обе бывших, два приятеля да девочка с которой ныне гуляю. Сиротливо поебался попытавшись взять реванш за прошлый раз, когда мы не, но видит бог лучше бы и не брал — жутко неудобный диван, смозолил кожу около большого пальца на правой ноге, да и сами ощущения были примерно как теребить старую мозоль. Опьянение как замена отсутствию чувства кажется противным, как и последующее суетливое копошение. Будто оба тела обтянуты прозрачной плёнкой, так и не проникая друг в друга, оставляя весь секс снаружи. Можно было бы хотя бы механически сделать всё верно, но нет — спустя полгода неизбежно теряешь навык. Остаётся довольствоваться лишь тактильными приятностями, да целовать девочку в нос, но как уже сказал выше — без чувства всё это выглядит как-то нелепо да и нечестно. Во сне поднялась температура, уехал в состоянии бодуна и накативший болезни. Частично жаль, ведь были запланированы некоторые мероприятия и на второй день, но большой потери не почувствовал. Два часа вонючим трупом в электричке и вот уже второй день только и делаю, что перечитываю «Возможность острова» вперемешку со стримами Мэддисона по Ведьмаку. Более никаких желаний не испытываю, но чувствую, что скоро надо будет выходить на работу. 

В начале месяца был на концерте «Голландского штурвала». Когда-то очень любил эту группу, наверное также, как и макулатуру, хотя и начал в какой-то момент охладевать. В этот же раз собрал всех старых знакомых, всех тех, кого в своё время подсадил. На самом концерте я смог продержаться ровно три минуты — глядя на Никиту на сцене испытывал какое-то чувство жалости и презрения к нему, совсем не похожее на то чувство безграничного уважение, которое испытывал к нему раньше, как к борцу за свой идеал Великой Любви. От дискомфорта выскочил из бара вместе с подругой (пусть она будет К.С), чтобы продолжить пить и участвовать в бессмысленном смол-ток. На концерт пришла и Соседка, которая после зимних событий и моего длительного игнора вдруг решила в меня влюбиться. Даже портрет мой написала вот. К появлению её я был готов, всё было тащтельно спланировано для безжалостного удара. Концерт группы, которую мы когда-то любили, мои знакомые, которые её не любят, К.С с которую она так ненавидит и маленькая побитая жизнью Соседка, с которой никто не хочет играть. В общем-то всё и прошло как по маслу — её все игнорировали, в том числе и я, она никак не могла ни встрять в разговор, ни вытащить меня от людей. То входила в бар, то выходила, в какой-то момент просто заплакала, начала кусать свой кулак и упала на колени в слезах где-то в отдалении от нас. На что я сказал К.С — вот, смотрит, страдает художник от Великой Любви, ах! Улыбнулся сам, улыбнулась и К.С. Само собой позже узнал, что сработало всё идеально и теперь Соседка ничего кроме отвращения не испытывает, вроде как и собирается снова ложиться в дурку. Мув, конечно, одна из моих лучших схем — видит бог, если нужно быть жестоким к врагам, то уж к бывшим друзьям нужно быть совершенно безжалостным. 

Говорю Никите, что я слушал их 8 лет и сейчас, когад у меня больше не получается ассоциировать себя с лирическим героем их песен — это попросту нечестно, стоять на их концерте. Возможно все эти жалкие мечтательные додики, что там стоят, гораздо лучше меня в плане стойкости идеалов, хоть на поверку и оказывается в большинстве своём, что это и вовсе случайные прохожие, куда уж там до следования идее. Я же уже который год чувствую себя солдатом оставившим пост, примерно с окончания первой любви — кажется, что тогда что-то оборвалось и вряд ли уже восстановится, как уздечка на члене — вроде всё и срослось, а всё равно постоянный дискомфорт, ха-ха. Во второй любви ты уже менее смел, боишься даже её принять и вот теперь ты и вовсе старательно отрезаешь все лишние контакты, напоминавшие о былых временах, так и не начав новых, хоть и кажется, что к ним идёт активная подготовка. 

Что возможно и частично верно, однако с годами теряется и большинство иллюзий тех лет. Моё вечное «не знаю» на любой ответ — это само по себе приговор, то самое из-за чего я, вероятно, так никогда и не стану «ВЕЛИКИМ» о чём я всю жизнь мечтал в полной мере даже не представляя себе что это вообще в принципе значит. ВЕЛИКИЙ — это вероятнее всего кто-то, находящийся внутри общества им же и признанный в какой-то мере. К слову «ВЕЛИКИЙ» всегда пристыковывается некоторое второе определение, будь то писатель, поэт, музыкант, что-то ещё, я же не могу определить себя никак, кроме как своим собственным именем, да и более того, считаю, что общество постепенно отомрёт, как атавизм. И по существу — это, наверное, единственно честный подход. Мысль о том, что мы все рождаемся, живём и умираем в одиночестве — это слишком пронзительная и доходчивая мысль, чтобы тешить себя затеями о социальном успехе. Мысль простая и понятная настолько, что в ней солидарны и лучшие философы и мои заводские коллеги, и страдают от этой мысли и те и другие одинаково. В общем, идеи о величии тоже весьма сомнительны. 

Также как и вера в собственную исключительность и непринадлежность современному времени. В какой-то момент как раз таки и понимаешь, что ты человек абсолютно своего времени, постоянно кочующий между отчаянием и надеждой, между принятием современных реалий и острой ностальгией по временам, которых даже никогда и не видел, с верой в Великую Любовь и абсолютным её отрицанием, как и любых других ценностей. Будем честны — среди всех этих крайностей, моим ответом всегда было только «Не знаю», а это ответ вовсе не радикального субъекта, коим и является личность незаурядная, создающая и затем диктующая ответ. У меня же нет ни сил, ни таланта ни на создание ответа, ни уж тем более для того, чтобы его диктовать. Более того большая часть того о чём я думаю, о чём мечтаю да даже большая часть того, как я выражаюсь — всё это лишь спизженные за годы чужие обрывки фраз из книг да нехитрая рефлексия, синтезирующая из этого нечто похожее на идентичность. Идентичность при том совершенно соответствующую современным реалиям, как бы я это не отрицал. Та же ностальгия и реакционная тяга к традиции, в качестве терапевтических мер, та же кастрированная эмпатия и возможность любить, та же полная оторванность от любых опор. И во всём этом я отнюдь не одинок — единственная разница в том, что я лишь чуть лучше формулирую и проговариваю это раз за разом, из года в год, сам для себя и для всех кого я знаю, возможно чувствую это чуть острее и вижу чуть нагляднее за чёт постоянного кочевания из одного сообщества в другое. Всё что я могу — это лишь кочевать и наблюдать распад, неизбежный распад, концовку которого я вряд ли увижу, но тем не менее оторваться от наблюдения я не могу, потому что это нечестно. Я вовсе не тот человек о котором пишут стоики, что подобен скале о которую бьются волны, а она остаётся стоять на своих позициях — по натуре своей я лишь бродяга и вечный дезертир, не более того.

Циклотимия, конечно, возьмёт своё и я, сейчас находясь в периодче разочарования, неизбежно выкачусь ещё пару раз в более позитивные фазы. Мне исполнилось 23 года и вот закончилась первая пятилетка с моего совершеннолетия, от которого я и веду отсчёт своей «настоящей жизни». В этой точке я не чувствую того восхищения и превдкушения жизни, которое испытывал в столь горячо мной любимом 2017-ом. Я чувствую только разочарование и предчувствие долгого и изнурительного пути без особой надежды на какой-либо успех, потому что сомневаюсь даже в самой его возможности, пусть и чувствую, что продержусь я, вероятно, долго, ха-ха. 

Мне 23 и я чувствую себя тем пареньком военным в аксельбанте со стеклянными и полными отчаяния глазами из концовки фильма «Курьер». Кажется именно таким же взглядом я бы сейчас смотрел на себя 18-ти летнего, если бы нам довелось увидеться.