Left behind to wallow
A wild admission
Faith and cruelty combine
A chain of suffering
Taken from behind

Death in June - My Black Diary

Приятное лёгкое освещение, мягкий диван, тёплое одеяло, заваренный кисель, печенье, так проходит ночь. Сонливо, ведь спал днём, а до того работал две недели практически 6/1. На этот месяц, кажется, закончил с работой, дальше ровные 2\2 и приедет некоторая подруга на остаток месяца. Глупая она, эскортница девочка. А я? Мягкий пухлый живот, волосы пухом на голове, глаза хлопают перед зеркалом. Курю. До того постирал вещи, освежителем для воздуха смёл дым из ванной. Помылся, побрился, приготовил еды. Вкусно.

Ответил на все сообщения. К.С едет в другой город жить с мальчиком, выбирает квартиру. Приятная девочка, а мы с ней не поладили. Говорит с тобой либо плакать, либо дружить. Грустно немного. Другая девочка осаждает Петербург. Тяжело ей, одиноко, печалится, в меня кажется влюблена. В рассказы мои о прошлом точнее. В сходство моё внешее с её кумиром. В возможность отвлечься влюблена. Оповещения с её сообщений отключены. Раздражает запал её, не очень интересно. Мальчик гитару дрочит, в группу устроился, хочет жить не по лжи, спрашивает советов. Собрал группу. Оповещения отключены, но советов дал, хотя запал также раздражает. Все ушли спать. А я? Посмотрел записи боёв из Героев 5. Потом какую-то вырезку из Наруто. Умиляюсь сценам из детства, смущению Хинаты, глупости Наруто. Глупая улыбка на лице, в одеяло кутаюсь, ем печенье, хочется спать, желательно долго. Так приятно. Но сел писать текст.

Здесь давно уже нет каких-то громких слов. Если я включу любимые группы прошлых лет, то скорчится рожица — я не знаю зачем слушать Disappear in Every Way группы Death in June в свои редкие выходы на улицу — я никуда не исчезну, я вернусь домой с клубничным рулетом (двумя) и бутылкой минералки. Я включу Homeshake, группу грустную, но приятную. Мягкий лёгкий синт, легкая грусть от скуки. С. вот любит с утра и после отработанной смены включать песню исполнителя Luis Ake — Liebe. Подарил её я. Шаловливый синт, визгливый вокалист. После работы да и перед ней вообще приятно слушать одну и ту же песню. Сохраняет ритм. Сложных книг, к слову, я тоже не читаю, сложных фильмов не смотрю. Я корчу рожицу. Не понимаю к чему их читать, для чего — обсудить их мне не с кем да и не особо хочется, к чему умничать. 

К чему умничать, честно говоря? Смены отъёбаны, девочка едет, денежка копится, чё ты начинаешь? Ты проделал огромный прогресс, говорит С. А я помню, как ты собирался задохнуться в пакете в моей квартире и едва не взорвал её забыв выключить газ. Всёу тебя идёт по плану, говорит мне сестра. А я помню, как ты сидела на кухне и говорила раз за разом, что летом покончишь с собой.

Ты молодец, говорят мне все, а я помню, как я мазал стены кровью, чтобы взять кредиты на драгс и не охуевать от этой поглощающей тоски и скуки. А я помню, как я плакал, но писал песни.

А я помню, как все мы, каждый из тех, кого я правда уважал, со своими ебаными высокими идеями и притязаниями дошёл до ручки в какой-то момент. И я знаю, что все мы проиграли. 

Я помню, спокойствие, лёгкое смушение и насмешливость, с которым на меня смотрела сестра, её муж, когда я приезжал к ним в прошлом году, когда на излёте был. Я что-то говорил-говорил, а она хлопала глазами. Так хлопают глазами домашние животные. Коровы например. Я помню то спокойствие С., с каким он везде сейчас появляется. Спокойствие умудрённого опытом старца, который понял жизнь? Как бы не так. Спокойствие человека, который старательно избегает раздражителей и страстей. Я так рад, говорит он, что сейчас всё спокойно, что у меня есть женщина, которая может сдерживать мои порывы.

А я думаю, что услышь ты себя года три назад, ты бы в лицо плюнул себе. А я думаю, что увидь сестра себя сейчас в свои 20 с чем-то, то она вскрылась бы не задумываясь. А я думаю, увидь я себя сейчас в свои 19, то я бы себя развёл на стаф и выкачал из себя все деньги до копейки. Из одного только презрения и ненависти к этому блядскому сытому спокойствию. 

Всё приятно, спокойно и хорошо, в темпе. Но иногда, когда ты вдруг соприкасаешься с чем-то из тех лет, происходит будто бы вспышка. Когда прочтёшь пару строк Лимонова, пропитанных яростью вдруг забегаешь по комнате, но из неё некуда деться, побежишь за пивом разве что, позвонишь подруге и монологом суетливым что-то там пролопочешь про то, что комфорт ебала, нахуй он нужен. Этот страх и вспышка на уровне прихода, не меньше. Но через три часа на смену. Надеваешь ошейник, маску, берёшь свои сандалии похожие на колодки и возишь грузы. Вперёд назад. 24 часа. Кушай больше, сынок, работы много. Рабочие также хлопают глазами. Меняют тему разговора. 

Забавно, С., что ты ведь тоже испытываешь то же самое. Этот периферрийный зуд постоянный за пределами темпа и ритма. И выбегаешь ведь к старым друзьям, снова торчишь, но не понимаешь куда деться, что делать с этими вдруг пробудившимся силами, куда деть эту тревогу и зуд по тому, что когда-то кажется было, а теперь этого нет, ампутировано, вырезано. 

И я его испытываю. И иногда пишу кому-либо, но к сожалению им не понять уже, тревожно, оповещения выключены. Даже я не всегда понимаю уже, кажется начинаю даже забывать слова как это выразить, кажется даже начинаю забывать выразить что именно. Кажется, что когда-то было что-то перед тем, как сложить аккорды, какой-то раствор связывал их, а теперь его нет и я просто складываю кубики друг с другом, да они не склеиваются. Девочка в каком-то паблике пишет, что бросила драгс после 6 лет торча, а теперь много работает, жизнь стала качественно лучше, но… Кажется потерялись краски. 

Кажется и действительно нечто потерялось, жаль, что ты даже не можешь вспомнить что. Остаётся только периферрийный зуд. Как жить в нынешнем положении есть множество пособий, всегда есть куча советов, есть психиатры, антидепрессанты, алкоголь, глупые девочки, клубничные рулеты, блядь, наруто, сон, алкоголь, ебаная куча всего что может этот ебаный зуд и желание заменить.

Чем-то заменить ярость. Страсть. Любовь к свободе. Высшие ценности и идеалы. 

Блядский комфорт такая же ловушка, как драгс, суета и прочее. Однако ловушка и в самом деле изобретательная, не мудрено, что в ней так легко остаться, потому что это действительно приятно. Провинциальные жесткие меры ограничения конечно рабочие, но прорвать их было гораздо легче, нежели сопротивляться мерам ограничения основанных на соблазнах. У рабства всегда одинаковый запах — запах пота. Так пахнет моя обувь после работы, так пахло моё тело в запоях, так пахла моя квартира, где я торчал и ебал всё что движется. Зависимость и подчинение всегда одинаковы, пусть они и меняют формы. Раз за разом попадаешься в эти ебаные сети. 

 Забавно, что из всех наших старогвардейцев «в живых» осталась кажется всего одна девочка. Остальные сошли с ума, сторчались, некоторые умерли, некоторые ушли в комфорт. Но только одна девочка осталась. Не привязанная ни к чему, ни к кому, нигде не работающая, более того продолжающая что-то создавать. Я помню, как мы с ней разговаривали ещё до того, как она ушла в отрыв. Как всегда говорили о смерти, авантюре и прочем и как же странно осознавать на дальней дистанции, что похоже она единственная, кто говорила серьёзно. И как же стыдно сейчас щупать своё мягкое брюхо, как же стыдно надевать блядский ошейник.

Никакого условно досрочного в моём нынешнем положении не придвидится, потому что был слишком слаб, когда это было необходимо, оставшиеся месяцы я ещё досижу. Но как только все приготовления будут готовы — пора снова двигаться дальше, ведь среди всех преступлений наиболее ужасным является преступление против самого себя — неиспользование индивидуумом его собственной единственной жизни.

Видит бог за то и сижу.